Шрифт:
Закладка:
Последняя гастроль
Во времена правления Кемаля Ататюрка советской внешней разведке удалось наладить некое подобие взаимовыгодного сотрудничества с турецкими спецслужбами. Под руководством Эйтингона «легальная» резидентура ИНО в Стамбуле успешно разрабатывала дипломатические представительства Японии, Австрии, Франции. Удалось проникнуть в секреты этих миссий, в частности, читать почту французского военного атташе и без особых усилий добывать сведения о подрывной деятельности различных групп антисоветской эмиграции – азербайджанской, северокавказской, украинской.
Поскольку условия ведения разведывательной работы с позиций Стамбула были исключительно благоприятными, в середине 1928 года Центр принял решение организовать там нелегальную резидентуру для работы по Ближнему Востоку и для создания агентурной сети в Палестине и Сирии. По протекции Мейера Трилиссера, в тот период начальника ИНО, резидентом был назначен Яков Блюмкин.
В сентябре 1928 года Блюмкин с паспортом на имя иранского купца Якуба-заде прибыл в Стамбул, открыл магазин персидских ковров, нанял мажордома, повара, парикмахера и шофера. Почувствовав, что полностью легализовался, решил на все «сто» использовать свое «козырное» положение: пустился в бесконечные, по пышности сравнимые с выездом падишаха, вояжи в Иерусалим, Каир, Дамаск, Париж, Берлин, в Вену.
Везде он живет по трафарету подгулявшего купчика: если шашлык, то обязательно из осетрины, если омар, то из Нормандии, если шампанское, то «Дом Периньон», если икра, то черная и непременно белужья. Он опустошил кассу нелегальной резидентуры: только за месяц его траты превзошли сумму годового денежного довольствия трех сотрудников. Он беспрестанно повторяет фразу, которой оправдывает свои прихоти: «Мне не надо ничего необходимого. Я легко довольствуюсь самым лучшим». Иначе быть не может, ведь он – разведчик государственного значения!
Прибыв в конце марта 1929 года в Берлин, Блюмкин узнал, что его кумира Льва Троцкого выслали из СССР в Турцию. Он бросает все, мчится в Стамбул и 16 апреля на встрече с «демоном революции» клятвенно заверяет его, что «всецело отдает себя в его распоряжение».
Дальше – больше. Блюмкин регулярно знакомит Троцкого с секретными материалами и снабжает валютой из оперативной кассы резидентуры. Это стало известно главе «легальной» резидентуры в Турции Науму Эйтингону, и он обо всем проинформировал Центр. Блюмкина отозвали в Москву, где он в начале октября пытался объединить всех известных ему троцкистов, чтобы, выступив единым фронтом, сместить с поста Сталина.
С пьедестала на эшафот
15 октября Блюмкина арестовали. Блиц-следствие закончилось судом, на котором ему вменили в вину следующие преступления: визит к Троцкому, объявленному контрреволюционером; доставку в СССР подстрекательских писем от него; попытку восстановить в стране нелегальную организацию троцкистов; попытку вербовки разведчицы Елизаветы Горской в организацию троцкистов на роль связной; нелегальный провоз оружия из-за рубежа.
Блюмкин признал вину только по трем пунктам. При голосовании мнения судейской коллегии разделились: за тюремное заключение высказались Берзин, его заместитель по разведке Артузов и Трилиссер. За смертную казнь – Ягода, Агранов, Паукер и Молчанов. Менжинский ввиду щекотливости ситуации воздержался.
Сталин собственной рукой начертал вердикт: «Расстрелять за повторную измену пролетарской революции и советской власти, и за измену революционной чекистской армии», после чего Политбюро ЦК РКП(б) утвердило приговор.
Когда его огласили, Блюмкин, не потеряв самообладания, раздельно произнес: «В Талмуд-торе меня просветили, что если Бог возлагает на тебя крест, то дает и силы нести его…»
Подумав секунду, добавил: «А сообщение о том, что меня расстреляли, появится в “Известиях” или в “Правде”?»
…3 ноября 1929 года, когда комендантский взвод под командованием Агранова взял Блюмкина на прицел, он успел крикнуть: «Стреляйте, ребята, в мировую революцию! Да здравствует Троцкий! Да здравствует мировая революция!» и запел Интернационал.
P.S. Расстрел Блюмкина произвел на рядовых чекистов удручающее впечатление. Это был первый случай, когда коммунист, сотрудник ОГПУ столь высокого ранга (три ромба и звезда на клапане рукава френча – это заместитель начальника отдела в центральном аппарате или замкомкора в войсках ОГПУ), наконец, заслуженный перед революцией боец расстрелян по приговору Коллегии ОГПУ и с одобрения Политбюро РКП(б).
Многим просвещенным российским коммунистам на память пришли слова знаменитого деятеля Великой французской революции Жоржа Жака Дантона, казненного в 1794 году недавними соратниками: «Революция пожирает своих детей».
Глава третья. Лейтенант шмидт: герой по разнарядке
Семья
17 февраля 1867 года в семье Петра Петровича Шмидта, потомственного дворянина и морского офицера, родился мальчик. Для отца-морехода это было более чем долгожданное событие: до Пети – так нарекли наследника – на свет появились пять дочерей, три из которых умерли в младенческом возрасте.
Шмидт-старший службу царю и Отечеству начал в четырнадцать лет на Черноморском флоте гардемарином. В званиях рос без задержек: в 18 лет он – мичман, в 24 – лейтенант. В Крымскую войну был тяжело ранен и через 2 года уволен из военного флота для службы на коммерческих судах. Весной 1876 года его назначили комендантом города и начальником порта Бердянск, а в 1885-м произвели в контр-адмиралы и с почетом отправили в отставку.
Мать – Екатерина Яковлевна (в девичестве баронесса фон Вагнер, по линии матери из князей Сквирских), дочь генерала – участника Отечественной войны 1812 года. В Крымскую войну, будучи сестрой милосердия, она спасла от гибели раненого бойца – Петра Петровича Шмидта – и обвенчалась с ним.
Родной дядя нашего героя Владимир Петрович Шмидт, контр-адмирал, герой Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, был лично знаком с российским императором и пользовался его высочайшим расположением и уважением.
…В 1877 году внезапная смерть сорокадвухлетней Екатерины Яковлевны прервала семейное счастье Шмидтов. Самый сильный удар испытал Петя – трагедия лишила его женской ласки и травмировала психику. За первым ударом последовал второй, когда отец вновь женился, а с рождением двух братьев-близнецов отчий дом для Пети и вовсе превратился во «враждебный». И тогда все свободное время он стал проводить на бердянском механическом заводе в компании рабочих-литейщиков.
Морской корпус
Проблемы Пети усугубились, когда он остался один на один с суровой действительностью флотской службы. Правда, при его знатных родственниках-флотоводцах выбора судьба ему не оставила, – и в 1880 году он был зачислен в Петербургское морское училище (Морской корпус), одно из самых престижных учебных заведений Российской империи.